[indent] Горько. Персефона готова заплатить сверх меры и многим готова пожертвовать, лишь бы, закрыв глаза, не видеть мысленным взором катакомбы Тартара — приятно прохладные, с эхом невидимой капели, отражающимся от стен. Но ей кажется, что у неё уже нечего брать. Она выжата, как семечко, истолчена в муку; от неё осталась лишь шелуха, разбросанная по горячим ступеням, и ту лениво клюют горлицы. Диоген берёт в свои белые руки метлу, и вот Персефоны нет, и на секунду она перестаёт понимать, чьи губы, подрагивая, складываются в слабую улыбку.
[indent] Но также — спокойно. Она выдыхает и роняет голову на грудь, плечи горбятся под тяжестью собственной грудной клетки. Персефона закрывает глаза и думает: магия такой силы? Энох верит в неё, как верит, должно быть, в случайную тень на небе посреди жаркого лета. Больше томление, оторванное от реальности, чем надежда. Хуже всего, что Персефона и сама в себя верит. Вот чему её научили Деметра и Аид: что когда-нибудь в необозримом и неизбежном будущем девочка подрастёт и сможет освоить где-то треть того, на что способен её муж.
[indent] Был способен.
[indent] А, и что у неё всегда, всегда будет, чем заплатить. Это ли не утешение в час потерь?
[indent] — Мне понадобится много времени, — предупреждает она. — Не чтобы прятаться. Признаюсь, не думаю, что я нужна Хроносу. Я не... я не чудовище и не герой. Не угроза, одним словом. Я начну думать над нужным тебе заклинанием, как только отдохну, но задача не из лёгких, — качает головой Персефона. — Может случиться, что за это время ты захочешь поставить другое условие — я его приму. Может случиться, что...
[indent] Да мало ли что может случиться, говорят её глаза. Мир расколется пополам. Аид восстанет и придёт за супругой. Её смерть. Даже его смерть, какой бы невероятной она ни казалась. Единственное, чего точно не произойдёт, — Энох не захочет жить, но Персефона всё равно озвучивает эту возможность. Слова по спирали взмывают под круглый свод, и тот словно изгибается ещё сильнее, пытаясь их удержать. Персефона не будет останавливать старого знакомого. Вообще-то, как раз напротив, она сделает всё от неё зависящее, чтобы сдержать данное слово. А вот, собственно, и оно:
[indent] — Спасибо. Я знала, что ты меня не подведёшь. — Это ложь, зато следующая часть правдива: — Поэтому и я тебя не подведу.

[indent] Энох видит её со спины, стоящей по колено в пруду, туника завязана узлом на бедре. Ползучие растения, вцепившиеся в главное здание поместья, как клещи в шкуру дворняги, цветут бледными, едва розоватыми цветками. Вдоль галереи раскинулись кусты вейгел, гортензий и форзиций. Ветви глициний спускаются с крыши садовой беседки, хотя внутри ещё придётся поработать молотком, прежде чем двое смогут сидеть там, обмениваясь историями за холодными напитками. Кипарисы огибают передний двор, и теперь они, а не безымянные и бестолковые статуи, первыми привлекают внимание.
[indent] Залезать в воду было не обязательно, но Персефоне нравится чувствовать пальцами ног заиленное дно. По небу быстро-быстро летят огромные белые массы, искусно подкрашенные снизу серым, жёлтым и рыжим. И волна жара, идущая сверху, окутывает Персефону и останавливается у колен, нагревая поверхность бассейна. Девушка держит руки сложенными перед собой, будто молится, но, почувствовав присутствие Эноха, поворачивается и улыбается.
[indent] Она бредёт по воде и ступает на бортик, оставляя за собой кристально чистую воду и распускающиеся на глазах соцветия водяных лилий. Протягивает руки к своему благодетелю и раскрывает ладони. В них — крупное семя с прочной скорлупой, неестественно холодное на ощупь.
[indent] — Это тебе, Диоген. Растение справедливости и правды.
[indent] Она смеётся над ним, но с серьёзным лицом. А подарок — от чистого сердца. Посади его, и из семени прорежется гигантский папоротник, и на каждом мелком листочке будет написан факт. Все они будут взяты из головы посадившего — уже известная ему, но, возможно, ещё не осознанная субъективная истина. Персефона берёт Эноха за руку и вкладывает в неё семя справедливости и правды. Затем потягивается всем телом и спрашивает, не время ли для послеобеденного перекуса.

[indent] Персефона зовёт Эноха "к себе" — на лоджию дальнего от капеллы флигеля. Лоджия эта выходит прочь от переднего двора и усадьбы вообще, под ней лысые холмы сливаются в один невыразительный, полный бесплодных раздумий пейзаж. Персефона разливает холодное вино и подаёт Эноху чашу с желейного вида десертом.
[indent] Ночь приносит им свежесть и тревогу. Персефона иронизирует над названиями созвездий, видных в это время года, в этой точке мира и под этим углом. Иногда её повергает в ступор собственное легкомыслие, но по трезвому размышлению Персефона понимает, что оно ей необходимо. Когда ощущение завязанного в голове гордиева узла тает, уходит на второй план, колдунья вновь принимается за перевод идеи вечного сна на язык магии. Чёрт, как обычно, сидит в деталях. Сам концепт настолько же близок к смерти, насколько и далёк, и Персефона пока даже не приблизилась к тому, чтобы нашарить нужную грань. Лезвие, которое пробьётся сквозь проклятие Эноха и принесёт ему облегчение.
[indent] В остальное время Персефона пьёт вино и оплакивает свою судьбу. Даже хотела отрезать волосы в качестве не вполне ясного жеста, но передумала.
[indent] — Скажи... — начинает она за четвёртым кубком, но поднимает ладонь, останавливая сама себя. — И скажи, если не хочешь говорить. Ты правда, действительно хочешь умереть?

Отредактировано persephone (2023-07-06 12:10:02)