[indent] Немезида знает положение дел как свои пять пальцев. Иногда чужие ошибки ей приходится исправлять самой, слишком часто. Любовь – сильное чувство, граничащее с безумством, порой такое опасное, что может погубить нации. Немезида его не понимает. Не понимает и желания контроля, не понимает любовь к власти или деньгам. Ей это всё давно надоело, забилось в далекие углы сознания тошнотворной памятью о тех, кто готов были драться за паршивый кусок земли. Те, кто без задней мысли разбрасывался своими деньгами ничем не отличался от тех, кто в них готов был удавиться – Немо ненавидела их всех одинаково. Одинаково хотела забрать их жизни. Ей не давали причину. Честность с собой не порок, точно не такой, как желание контролировать чужую жизнь. Немезида выглядывает из-за чужого плеча, ничем не походящая на благородную даму – сейчас Немо примеряет на себя образ непримечательного учителя по фехтованию. Уже год как в её родных краях идет революция за независимость, довольно поэтичная история. Таких они любят. Никто не задается вопросом, женская ли это работа – её время стоит баснословных денег, лёгкая приманка для того, на кого она охотилась. Нескромное поместье посещают сотни людей в день, каждый из них по-своему интересный, но не тот, что нужен псевдобогине.

«Жаль, что я не могу проклясть их всех.»

[indent] Немезида гуляет по чужому дому, как по своему, в кромешной тьме коридоров нащупывает нужную дверь. Открыта. Она ступает тихо, ведет носом по воздуху, как ищейка – комната насквозь пропахла дорогими цветами и сожалением. Виной. Грехом. Деревянная шухлядка скрипит от резкого движения, из неё высыпаются десятки писем, зарисовок, набросков. Все о ней. Не очень молодой граф панически борется за идею заслужить её сердце, но не для того, чтобы предложить бесконечную любовь взамен. Чистое чувство любви находится за десять верст от желания контроля и эмоциональной зависимости, о котором он бредит. Каждый шаг предмет воздыхания на вес золота, страшный и неявственный голод – будто бы его прокляли какой-то удивительной ликантропией. Граф действительно был собакой, но никак не внешне. Немо морщит нос, собирает распавшиеся бумаги, будто бы по ошибке. Ей простят, она совсем не говорит на их языке – Немезида причудливая гречанка. Так ли это?

[indent] Нож для писем. Неподходящее время. Он свято верит в то, что Немо пришла сюда не для того. Чужие руки ложатся на бедро Немезиды. Мужчина даже не успевает позвать на помощь, она зажимает его рот ладонью, вгоняет тонкое лезвие под рёбра. Глухой звук. Они упираются в стол. Разбросанные письма становятся алыми, всхлипы боли едва слышимы – тот пытается кусать пальцы, но хватка от этого не становится менее цепкой. Ей хватит силы, чтобы сломать грудную клетку пополам, сдавить хрупкие кости под своими мягкими пальцами – насмерть.

[indent] — Таких, как ты должны ещё маленькими топить, выродок, — она бьет слишком бегло, слишком неосторожно, злобно. Её месть обычно была очень осторожной, собранной до мелких деталей – сейчас женщина просто не может держаться себя в руках. Кортик врезается в ещё живое тело с десяток раз, входит в тёплую плоть как масло, заставляя Немезиду рычать. Её тяжело назвать человеком, точно дикий зверь, с диким глазами доедающий свою жертву. Перед лицом Смерти они все равны, но она - не Смерть. Она хуже. Каждый из них был бы рад увидеть того, кого они зовут этим именем, кого-то, кто сжалится над ними и не съест их заживо. Разумный страх перед менее разумной сестрой. Немо успокаивается лишь тогда, когда слышит, что сердце больше не бьется. Кровь шумит в ушах, не даёт ей расслышать чужих шагов. Жизнь Немезиды могла оборваться здесь и сейчас, одним неловким доносом.
 

Отредактировано nemesis (2023-05-24 18:56:37)